Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно, — заверил Вардайнер. — Один из его людей хочет работать на нас.
— Боюсь, я знаю, кого вы имеете в виду. Разумеется, Хорстмана. — Бургхаузен всплеснул руками. — Послушайте, вам не кажется, что этот молодой человек не слишком разборчив в средствах? И не переоцениваете ли вы его?
— Ни в коем случае. Этот парень может быть очень опасен, — уверил его Вардайнер, — особенно для людей, которые понятия об этом не имеют.
* * *— Вы хотели поговорить со мной? — спросила Хельга Хорстман, появившись с Хартвайлером в холле. Голос ее звучал недовольно и небрежно. Оберкельнер представил ей Циммермана и Фельдера и тут же исчез.
Хельге Хорстман на вид было лет тридцать, тщательно ухоженная внешность, темно-бронзовые, заботливо уложенные волосы и в довершение всего — темно-синие глаза и полные капризные алые губы. Одетая в прилегающее ярко-красное бархатное платье, она походила на картинку из модного журнала для высшего общества.
— Что вам от меня надо?
— Прежде всего, — вежливо начал Циммерман, — мы хотели бы получить кое-какую информацию, — и кивнул Фельдеру.
Тот полез в свою черную папку за удостоверением личности в прозрачном пакетике. Показал его фрау Хорстман лицевой стороной с фотографией.
— Вам знаком этот документ?
— Ну да, это удостоверение моего мужа, — удивленно подтвердила Хельга Хорстман. — Что он натворил?
Комиссар в это время почти не обращал внимания на разговор. Прищурившись, он рассматривал окружающую обстановку: гардеробы, двери в туалет, застекленные витрины, столы с сувенирами и толпы людей повсюду.
Фельдер задал очередной вопрос:
— Сегодня ваш муж выглядел, как на фото?
— Это старый снимок, — Хельга Хорстман явно недоумевала, — но он почти не изменился, по крайней мере внешне.
Постепенно беспокойство ее нарастало, и она не выдержала:
— Что все это значит? С ним что-то случилось?
— К сожалению, да, — вмешался Циммерман, — и мне придется попросить вас поехать с нами.
— Пожалуйста, скажите мне правду, — неожиданно энергично потребовала Хельга.
— Мы имеем основания полагать, что ваш муж мертв, — сдержанно ответил Циммерман. — Вероятно, его сбила машина, но пока мы не могли точно опознать тело.
— Так я и знала, — бесцветным голосом сказала она. — Когда-нибудь это должно было случиться.
Банкир и финансист Шрейфогель направился прямо к ложе Шмельца. Тот, еще под впечатлением разговора с Тиришем, вскочил, делая приветственные жесты. Его полное вспотевшее лицо сияло от удовольствия при мысли о том, что все увидят, как его почтил своим визитом один из богатейших людей Федеративной республики. Господи Боже, какой успех!
А ведь когда-то, в тридцатые годы, он безуспешно скитался со своими стихами по редакциям в Берлине, Мюнхене, Кельне, и даже Штутгарте и Франкфурте, и никому не был нужен, никто не принимал его всерьез. Тогда на литературном олимпе были люди вроде Кестнера, Рингельнаца и Меринга. Конкуренты, которых поддерживала Веймарская республика и которые не давали Анатолю Шмельцу возможности роста. Исключением был один из редакторов «Дрезденского обозревателя», который тогда пророчески посулил ему: «Милый Шмельц, вы, к сожалению, талант. Вы не из этих изнеженных творцов декадентской литературы. У вас хватит ума понять, как события будут развиваться дальше. На это и ставьте».
Совет этот Шмельц принял к действию, когда в дальнейшем пытался добиться места редактора. Он опубликовал свой труд по теме «Райнер Мария Рильке» и получил степень доктора философии.
Один из тогдашних руководителей партийной печати, склонявшийся к мысли предоставить Шмельцу желанное место редактора, с нескрываемой снисходительностью объяснил ему: «Все это прекрасно, доктор Шмельц, но как вы собираетесь использовать вашего Рильке сегодня, когда настали времена стали и бетона? Лучше, если вы о нем сразу забудете».
— Я был тогда потрясен до глубины души, — рассказывал теперь Анатоль Шмельц, — но попытался со свойственным мне оптимизмом сблизить Рильке и его мировоззрение с идеями Гитлера, или, говоря точнее, поднять гитлеризм до духовных высот Рильке. Потому я и поступил в редакцию «Берлинской вечерней газеты» редактором отдела фельетонов. Мои статьи о литературе, кино и театре высоко оценивали и люди, стоявшие в интеллектуальной оппозиции режиму. «Господи, — говорили мне тогда коллеги и друзья, опасавшиеся за меня, — зачем ты рискуешь, Анатоль?» Короче, я принадлежал к оппозиционной духовной элите тех лет, жил в атмосфере бесконечных подозрений, слежки, работал в невообразимых условиях. Но почему же я так упорно держался за место? Только для того, чтобы не допустить гораздо худшего! Это многие подтверждали, и не раз. Уважаемый деятель церкви был свидетелем глубины моего потрясения, когда я узнал о концлагерях. И в нацистском приветствии я поднимал руку только тогда, когда рядом были шептуны и доносчики, — и с неизменным отвращением.
Мало кто приветствовал послевоенные перемены с таким восторгом, как я, и я сразу стал гораздо отчетливее других выражать свои глубокие демократические воззрения. Основанная мною газета, как бы ни пытался отрицать это Вардайнер, имеет большие заслуги в распространении прогрессивных христианских, социальных, либеральных, а при необходимости и консервативных идей. Мои заслуги были оценены по достоинству и заслужили всеобщее признание. И этот успех не запятнать всей грязи, которую изливает на меня Вардайнер.
* * *Циммерман терпеливо следил, как Хельга Хорстман у гардероба неторопливо надевает шубу, приводит в порядок сумочку и тщательно проверяет в зеркале, как она выглядит.
Кивнул Фельдеру. Тот снова блеснул талантом угадывать любые движения мысли своего шефа и понимать, что от него требуется. Не дав сказать ни слова, согласился:
— А я тогда останусь здесь.
— Можете развлекаться хоть до утра, разумеется, без излишних расходов.
Фельдер кивнул.
— Моей главной задачей на остаток ночи будет проверить алиби фрау Хорстман и ее спутника, герра Вольриха.
— Не делайте никаких преждевременных выводов, — посоветовал комиссар. — Смотрите и слушайте, и прежде всего собирайте информацию. Я вам пришлю ассистента фон Готу. Тот все равно торчит в управлении без дела.
Инспектор Фельдер сумел не показать своей реакции и на это решение. Ассистент фон Гота, Константин Эммануэль, был среди криминалистов «белой вороной». Он любил поговорить о поэзии, о гоночных автомобилях, одевался по последней моде. Профессию криминалиста воспринимал как своеобразное хобби. И спокойно мог себе это позволить, ибо был достаточно обеспечен.
— Этот парень, — продолжал Циммерман, — отлично себя чувствует в так называемом высшем обществе — и в вашей ситуации это следует использовать. Но прошу — ничего не предпринимать! Подождите, пока я вернусь.
Он шагнул к фрау Хорстман, которая, казалось, наконец управилась со своей внешностью и заявила, что готова ехать.
— Я бы вам советовал приготовиться к не совсем приятному зрелищу, — сказал комиссар.
* * *Банкир Шрейфогель тем временем зашел в ложу Анатоля Шмельца. Крепкое рукопожатие, сердечные мины, обоюдные улыбки.
Шрейфогель:
— Не могу сегодня не сказать вам несколько добрых слов. Мне кажется, ваша позиция, полная достоинства, понимания и человечности, в настоящее время не имеет равных в нашей печати.
Шмельц (скромно):
— Я неустанно забочусь об этом, герр Шрейфогель.
Шрейфогель:
— Знаете, я всегда был за гармоничное сотрудничество и взаимопонимание. Но к тем, кто достиг успеха, всегда испытывают зависть, враждебность и недоброжелательство.
Шмельц:
— Что вы, этого быть не может!
Шрейфогель:
— Знаете, уважаемый герр Шмельц, я этого не могу понять, но, к сожалению, факт, что в нашей столь демократичной стране в последнее время публично порицаются такие фундаментальные принципы, как творческие способности и созидательная активность индивидуума.
Шмельц (грустно):
— К сожалению, должен согласиться, это имеет место.
Шрейфогель:
— Приходится смириться с тем, что у нас существуют экстремисты, которые пытаются всеми средствами подрывать принципы нашей демократии, обеспечивающие свободу мышления и действий. Но ведь нельзя пассивно наблюдать, как некоторые официальные органы печати подыгрывают этим антидемократическим акциям, буквально популяризируют их, тем самым оказывая прямую и непрямую поддержку.
Шмельц:
— Полностью с вами согласен. Эти люди способны на любое насилие, не останавливаясь даже перед убийствами. И тем самым убивают нашу демократию. К таким мы в нашей газете всегда занимаем непримиримую позицию.
![Ричард Диминг - Коп из полиции нравов [Коп из полиции нравов. Шпион поневоле. Требуется секретарша. Весьма опасная игра]](/uploads/posts/books/242867/242867.jpg)
